В своем новом эссе для спецпроекта JerSu культуролог и писатель Зира Наурызбай размышляет о семантике некоторых топонимов Восточного Казахстана, о древних мифах, связанных с великой рекой Иртыш, а также о том, почему номады Центральной Азии считали воду священной и жизнеутверждающей стихией.
Материал подготовлен в рамках партнерского проекта с Фондом им. Фридриха Эберта в Казахстане и Офисом Программ ОБСЕ в Астане.
Помню свою первую встречу с Иртышом. Мы ехали с молодыми поэтами через Семей на малую родину покойного мужа — аул Айгыз. Я попросила показать знаменитый остров Түйемойнақ, воспетый Жусупбеком Аймаутовым (1889–1931) в самом смелом произведении в казахской литературе — психологическом романе «Ақбілек»:
«На правом берегу Иртыша Семей, на левом — Алаш. Проходя между ними, Иртыш раскорячивается как дойная двугорбая верблюдица. Между расставленными ногами верблюдицы возник остров Түйемойнақ...»
Казахское название острова, известного также как Полковничий, «Түйемойнақ» означает «Верблюжья шея». «Мойнақ» — это также «кожа шеи, перешеек, изгиб».
Поэт и историк Алашорды Ербол Алшынбай рассказывал о событиях, происходивших на острове 100 лет назад, о великих людях, ступавших по этой земле. А я просто не могла поверить, что такой огромный остров стоит посреди реки. И, конечно, я думала о том, когда возникло название острова, подтолкнувшее Жусупбека сравнить реку с верблюдицей. Мне, как специалисту по мифологии, этот образ показался неслучайным...
В труде средневекового персидского автора Гардизи приводится легенда кимаков — тюркских (по другим версиям, монгольских) племен, обитавших в регионе Алтая и Иртыша более тысячи лет назад:
«Шад однажды стоял на берегу Иртыша со своим народом, и послышался голос: „Шад, видел ли ты меня в воде?“ Шад ничего не увидел, кроме волоса, плававшего на поверхности воды; он привязал лошадь, вошел в воду и схватил волос; оказалось, что это была его жена Хатун. Он спросил ее: „Как ты упала?“, она ответила: „Крокодил (неханг) схватил меня с берега реки“. Кимаки оказывают уважение этой реке, почитают ее, поклоняются ей и говорят: „Река — бог кимаков“».
Конечно, крокодил появился в этой легенде благодаря записавшему ее Гардизи, изначально речь шла о драконе-змее, олицетворявшей для кимаков реку. Историк Сержан Ахинжанов объясняет легенду: «Ассоциативная связь понятий женского волоса, плавающего в божественной реке, женщины-Хатун и дракона-змеи с божеством нижнего мира стала генеалогической основой происхождения кимаков-каи». Очевидно, олицетворявший Иртыш дракон был на самом деле драконтессой. Казахские племена, живущие на берегах Иртыша, являются далекими потомками кимаков, которые обожествляли Иртыш в образе драконтессы. Может быть, и образ Иртыша как гигантской верблюдицы у Жусупбека возник не случайно? Серикбол Кондыбай предполагал, что пещера святого Қоңыра в горах Баянаул ниже по течению Иртыша была главным святилищем Богини-матери в Кимакском каганате. А как кимаки называли остров Түйемойнақ?
Озеро, в которое впадает Черный Иртыш и из которого вытекает Большой Иртыш, носит калмыцкое название Зайсан. По предположению С. Кондыбая, оно восходит к предшествовавшему ему казахскому названию, такому как Жайсаң — благородный, наилучший, и древним мифологическим представлениям. Долина Зайсана, по его мнению, была моделью мифологического мира предков, многие топонимы здесь отсылают к древним представлениям тюрков и иранцев. Например, одна из горных рек, впадающих в Зайсан, называется Жеменей. Название жеменей в жокающем казахском языке звучало бы в йокающих тюркских языках (есть в лингвистике такое деление тюркских языков на жокающие и йокающие: жүрек/йурек, жігіт/йигит) как йеменей.
По мнению С. Кондыбая, этимология слова жеменей очевидна: Йима+ене — мать Йима. Кондыбай сравнивает это название с названием адайского рода жеменей, с именем божественных близнецов-супругов Йима-Йимак (Яма-Ями), давших начало человечеству в индоиранской мифологии, и с названиями племен кимаков эймюр (ими) и имек. Первопредком рода жеменей по легенде являлся прославленный своей щедростью Жомарт, имя которого стало нарицательным. Серикбол сравнивает его с иранским первочеловеком, первым смертным по имени Гайомарт и с названием найманского племени сарыжомарт.
Этот ряд мифологических понятий может быть продолжен. Для наших далеких предков мир был живым, одушевленным. Раньше я уже писала о том, что название реки Жайық (Урал) восходит к забытому мифологическому представлению о боге-творце. Казахи продолжали одушевлять водные источники и в мусульманское время. Например, Асан Кайгы по легенде выловил из реки Иртыш красивую девушку-пери, дочь султана водных пери (су перісі), и женился на ней. Она родила ему сына. Пери воды в виде лебедей, превращавшихся в девушек, заменили в мусульманское время прежних духов воды в образе змеи, лошади, лебедя, коровы и т.д. Не только Асан Кайгы, но и многие другие герои казахской традиции, женились на девушках-лебедях. В свое время мы сняли анимационный ролик по таким легендам на кюй Сугура «Лебедь».
В Тюркском каганате было три добрых божества, покровительствующих тюркам: Тенгри, Умай и «ыдук Йер-Суб», букв. «священная Земля-Вода» (казахское «жер-су»). О них упоминается в орхоно-енисейских надписях: «Небо, Умай и Йер-Суб даровали нам победу». Согласно мифам, Йер-Суб живут на снежных вершинах горных хребтов и у истоков рек. Весной им приносили жертвы. Сибирские тюрки в большей мере сохранили культ духов воды. Но и у казахов почитание воды как священной, дающей жизнь стихии, сохранилось на уровне мировосприятия и жизненных правил. Старшие часто говорят: «Судын да сұрауы бар». Это выражение буквально переводится «и за воду есть спрос», но смысл его шире — напоминание об ответственности человека перед миром. А еще аксиомой традиционной жизни было «Бұлақ көрсең көзін аш!» — «Увидишь ручей — очисть его источник».
В казахской сокровенной традиции, переданной кюйши и писателем Таласбеком Асемкуловым, Коркут — это не человек, а ипостась Тенгри. У самого Коркута семь ипостасей, одна из них — вода. «Су аяғы ер Қорқыт», — говорят казахи. Все воды исходят от Коркута и возвращаются к нему. Вода омывает все, что есть на свете, и, возвращаясь к Коркуту, приносит ему знания о том, что встретилось ей на пути. Поэтому невозможно ничего скрыть от него (подробнее — в моей книге «Вечное небо казахов»).
Конечно, такая интерпретация не была общераспространенной. Но, помню, как наша Әже в конце 1980-х, провожая внука на Иссык-куль, поучала: это священное озеро, нельзя много купаться в нем, беспокоить его, прежде чем войдешь в озеро, прими омовение (дәрет) и попроси разрешение. Әже наша была из Западного Казахстана, с берегов Жайыка, и никогда не бывала в Кыргызстане. Скорее всего, даже и не общалась с кыргызами. Так откуда она знала, что это озеро священно? Я вспомнила об ее словах, когда прочла гипотезу, что название Иссык связано не с температурой воды (кырг. ысык — горячий; действительно, воду Иссык-Куля трудно назвать теплой), а с древнетюркским «ыдук» — священный. То же касается и озера Иссык под Алматы.
Алихан Бокейхан в экспедиции 1926 года на Мангыстау с удивлением отмечал, что колодцы, даже самые глубокие, до 100 метров, выкопанные с таким трудом и отделанные каменными кольцами-әйкел, не являются собственностью. Человек или род, выкопавший колодец или оплативший его, имеет лишь право первоочередного пользования им. Так же и земля.
Наши предки говорили о своей родине «Жеті жұрт келіп кеткен жер» — «Земля, на которую пришли и ушли семь народов». Это означало, что земля не принадлежит никому, человек и даже народ — лишь гость в этом мире, на этой вечной священной земле. И должен с почтением, бережно относиться к ней. На берегу великого Иртыша или маленького родника помните об этом.
В рамках партнерского проекта с Фондом им. Фридриха Эберта в Казахстане и Офисом Программ ОБСЕ в Астане 1 марта 2024 года также пройдет показ документального фильма «Шығыс: жер, су, ауа». Подробнее о мероприятии — в материале по ссылке.
