По просьбе Adamdar/CA художница и профессор Кембриджского университета Элеанор Дэр поделилась своими размышлениями о сакской культуре, древнейших символах и смыслах Восточного Казахстана, и о том, как все это связано с современным миром.
Gold of the Great Steppe (Золото Великой Степи) — крупная выставка артефактов Сакской культуры Казахстана. Артефакты обнаружены в курганах сакской аристократии в Восточном Казахстане в погребальных комплексах Береля, Шиликты и Елеке Сазы. Многие предметы, обнаруженные при раскопках курганов, датируются 2700 годом до нашей эры и демонстрируют высочайшее мастерство и глубокое понимание материалов, некоторые из которых были привезены из мест, расположенных в сотнях километров, что подразумевает сети материальной культуры, многим из нас знакомые через феномен Шелкового Пути. Многочисленные предметы изображают животных и растения, а также мифических существ, наводя на мысли о комплексном символизме, с которым выставка призывает зрителя взаимодействовать. Выставка проходит в Музее Фицуильям (Fitzwilliam Museum) в британском городе Кембридж с 28 сентября 2021 года и продлится до 30 января 2022 года. Эта масштабная экспозиция занимает два зала, где посетители отправляются в путешествие по пространствам Сакской культуры и богатству ее символов.
Первый зал поделен на тематические разделы большими пейзажными фотографиями, раскрывающими масштабы Казахстана: его грандиозные горные хребты и необъятные степи. По всей выставке стоят мистического вида манекены, демонстрируя, как изящные золотые предметы, вероятно, были интегрированы в костюм; их пустые лица и высокие головные уборы вызывают в воображении нечто одновременно из современного и древнего миров, наполовину робот или андроид, наполовину — маг или шаман, одетый в покрытую перьями шапку и меховой ворот.
Частое сочетание человеческих и животных символов указывает на то, как тесно люди и другие животные переплетены в культуре, артефакты и погребальные практики которой изображают лошадей, архаров (горных баранов), птиц, цветы, баранов, оленей и таких мифических существ, как гиппогрифы, зачастую — расположенными последовательно. Золотая линия на стенах выставки символизирует казахские ландшафты и течение времени, но кроме того, она показывает долговечность социальных связей, которые мне посчастливилось наблюдать воочию во время исследовательской работы в проекте Британского Совета Crafting Futures в 2019 и 2020 году. Crafting Futures — это проект, финансируемый Британским Советом (British Council) и Фондом исследования глобальных проблем Британского центра исследований и инноваций (UKRI GCRF), который направлен на решение проблем, связанных с глобальными угрозами материальным и нематериальным ремесленным практикам и наследию. Центральноазиатская часть проекта включала в себя работу с самыми разными ремесленниками и исследователями в Казахстане, Кыргызстане и Узбекистане. Многое из представленного на выставке «Золото Великой степи» перекликается с проектом Crafting Futures и в особенности — глубокие знания, которые ремесленники привносят в свою работу. Раз за разом мы сталкивались с пониманием того, что ремесло пронизано историческими, культурными, духовными и экзистенциальными смыслами. Многие из мастеров, с которыми мы работали, видят ремесло как проявление кочевых ценностей, как этику взаимоотношений между человеком, животным миром и природой, на которую миру стоило бы обратить внимание как можно скорее.
Незадолго до посещения выставки я проводила семинар по медиа-аналитике на педагогическом факультете в Кембриджском Университете, где мы рассматривали семиотические подходы к анализу объектов или, другими словами, пытались понять значение материальных и символических культурных артефактов. Студенты на семинаре были немногим старше сакских подростков или «знатных молодых людей» из парного захоронения в кургане Елеке Сазы. Погребенной девочке было около 13-14 лет, мальчику — 18. Они были похоронены с семью золотыми бляшками с изображением олених и одного оленя-самца — свидетельство, как говорится в каталоге выставки, сакского «культа» оленей. Олени изображены в движении, в так называемом «зверином стиле», одновременно сильными и изящными, инкрустированные сибирским лазуритом и казахской бирюзой. Их смысл — сложен и многогранен, он переплетается с прагматичными и священными символами, которые выходят за рамки просто важности источника пищи, и, скорее, говорит о тесной связи с другими животными и материями.
Выставка и ее красивый каталог рассказывают о сакской традиции погребения коней вместе с людьми. На одной из фотографий в каталоге запечатлен клубок костей, в котором человек неотделим от лошади. То, сколько усилий вложено в обустройство конских захоронений, явно указывает на их важность в культуре сакской аристократии. Лошади часто являются неотъемлемой частью процессов, практик и ритуалов, сопровождающих смерть, но эта выставка оставляет нас не с ощущением конской тяжеловесности, а скорее, их невесомости. Золото почти плавучей легкости преобладает в этой экспозиции, вызывая ощущение возвышенности и гибкости — далекое от гравитации, которую бараны, лошади и олени олицетворяют. Многие изделия изображают оленей и олених в движении, а архары, или горные бараны, сделанные из чистого золота, и вовсе размещены на золотых же облаках, будто восседая на горных вершинах или в ином, потустороннем царстве. Другие экспонаты изображают гибридных животных, бегущих на кончиках пальцев, усиливая впечатление легкости и скорости.
Выставка описывает «богатый язык символов», отмечая при этом, что мы проецируем собственную жизнь и заботы на исторические культуры. В этой работе мы видим «глубокую связь с природой» и «тонкое понимание их поразительного окружения». В аудитории Кембриджского университета мы размышляли о выборе, который есть у дизайнеров, когда они создают свои работы, и этот вопрос, конечно, снова возник, пока я рассматривала экспонаты этой выставки. Этот выбор, их решения способны рассказать нам о любом предмете или идее, созданным человеком, они говорят нам, что важно для людей, но с древними артефактами мы вынуждены полагаться на обоснованные предположения и проекции.
В семейной брошюре-путеводителе детей призывают задавать вопросы о предметах, чтобы попытаться понять людей, которые когда-то создавали и пользовались ими. Детей просят обратить особое внимание на то, как эти артефакты могли быть сделаны, спрашивают, кажется ли им, что предметы были сделаны недалеко от места, где ими пользовались, или же эти изделия проделали путь, прежде чем оказались там, где были найдены. Мой партнер — археолог, и он согласен, что археологи тоже поднимают подобные вопросы, когда соприкасаются с материальной культурой. Мы также можем спросить: были ли эти предметы сделаны теми же, кто их использовал, или они изготовлены опытными ремесленниками в специализированной мастерской? Что символизируют и означают эти предметы, почему их поместили в курган, какими их видели в последний раз и как с ними обращались те, кто принимал участие в процессе захоронения? Археологи, как и все мы, могут лишь строить догадки, хоть и опираясь на свои знания, аналитические методы и заключения.
Такие археологи, как Зайнолла Самашев, долгие годы работали над раскопками и каталогизацией многих тысяч объектов, найденных в великих курганах Восточного Казахстана, и они, очевидно, использовали современные технологии для анализа артефактов из древних поселений.
Курганы Береля, Шиликты и Елеке Сазы будто возвышаются над бескрайними просторами как космические корабли, и, должно быть, они обладали огромной символической силой, доминируя над землей на многие мили, подобно Стоунхенджу в Великобритании, и занимая ключевые места и каналы, как это бывает с другими погребальными комплексами: например, Саттон-Ху в Англии или захоронения кораблей по всей Скандинавии.
Во многих культурах и лошади, и корабли — мощные символы, олицетворяющие движение, силу, мастерство и эстетическое влияние, не говоря об их священном значении. То, что лошадей и корабли хоронили вместе с людьми, говорит об их ценности, равно как и наличие золотых предметов у умершего. Конечно, золото не может накормить или одеть нас и представляет лишь малую часть повседневной жизни саков, особенно менее могущественных. Во втором зале показаны ручные мельницы, камни для измельчения злаков или перемалывания зерен в муку, изношенные за годы использования, а также веретёна для ручного прядения и то, что осталось от войлочных сёдел. Ткани и другие органические материалы, как правило, не сохраняются так хорошо, как металлы, поэтому многое в курганах отсутствует, и возникает вопрос: кто или что здесь не представлено? Драгоценные изделия из металла, принадлежавшие знати, выживают, возможно, оставляя нас в неведении о жизни менее могущественных людей и менее долговечных и статусных вещей.
Как все это относится к современной идентичности и культурным проблемам? Будет ли это чрезмерной проекцией утверждать, что Сакская культура демонстрирует понимание пространства, материалов и местности, которое перекликается с нашей современной ситуацией? Хотя бы потому, что мы позволили себе потерять эту связь в масштабах, которые привели нас к катастрофе.
