В своем новом эссе культуролог и писатель Зира Наурызбай рассказывает о необычном кладбище на Мангыстау, о поединках чести и других древних казахских ритуалах анттасу, о святости клятвы и о том, как с приходом Российской империи в Степи было потеряно доверие к слову.
На Мангыстау есть небольшое кладбище. Оно кажется вполне обычным для региона: старинные надгробия из ракушечника с надписями арабской графикой, совсем древние, обветрившиеся надгробия, выглядящие как обычные камни. Удивляет только то, что оно полупустое. А еще здесь запрещено читать Коран. И нет надгробия с шестом или копьем над ним, которыми обычно обозначают могилу святого. На полуострове кладбища называют әулие — святой, потому что они образуются вокруг такой святой могилы.
Это кладбище әулие не называют. Оказывается, здесь хоронили тех, кто нарушил клятву, лжесвидетельствовал или побоялся принести клятву. Профессор Жанбиби Дюйсенбаева, которая привела нас сюда в июне 2023 года в ходе экспедиции Летней школы визуальной антропологии Abak2023 Мемориального музея С. Кондыбая (Шетпе), прочитала имя на одном из надгробий. Это известный в свое время батыр, на камне высечено изображение оружия. Получается, его похоронили с почетом, но на особом кладбище. Оно недавно огорожено и выглядит вполне респектабельно. Возможно, это единственное в мире кладбище такого рода. Мне кажется, большая часть современной «элиты» страны могла бы быть похоронена здесь. Своеобразный пантеон.
Святилище, с которым связано кладбище клятвопреступников, находится неподалеку. Здесь есть древняя подземная мечеть, опять же кладбище, современная мечеть и түнеухана — место для ночевки паломников. По легенде, в зале подземной мечети находится могила святого Караман ата. Но и на поверхности среди других могил есть древняя могила святого — насыпь из крупных камней и установленный среди них вертикально шест, на который паломники повязывают принесенные платки. Подземная мечеть — самая большая из виденных мной на Мангыстау, правда я их не так много и видела. В одном из подземных проходов виден полузаваленный лаз. Рассказывают, он вел раньше в святилище Есен ата.
Мечеть была недавно реконструирована без особой заботы об аутентичности. С другой стороны, аутентичность важна для исследователей и туристов, а не для паломников. Просторная түнеухана красноречиво свидетельствует, насколько и сейчас почитаемо в народе это древнее святилище.
На кладбище захоронения, начиная с огузо-кыпчакского периода, т.е. приблизительно с VIII века и до ХХ. Подумать страшно, сколько великих империй оно пережило, сколько судеб, сколько бурь и столкновений оно повидало. Для адай и туркменов эта земля была и остается священной — здесь запрещено кровопролитие. Сюда издревле приходили за справедливостью, чтобы разрешить споры, не допустив до кровопролития. Делалось это через ритуал анттасу — принесение клятвы, присяги. Но это не клятва в том смысле, как мы сейчас понимаем.
Ритуал этот больше похож на божий суд в средневековой Европе. Это не Страшный суд, как можно было бы подумать, а вполне себе посюсторонняя процедура. Это способ выявления виновности через испытание огнём, раскалённым железом, водой (холодной и кипящей). Применялся он, когда обычные судебные средства не давали нужных результатов. Разновидность «Божьего суда» — поединок между истцом и обвиняемым. Считалось, что «высшие силы» обеспечат победу правому над лжецом и преступником. За женщину в судебном поединке мог участвовать какой-нибудь рыцарь. Постепенно Божий суд в Европе был заменен судом присяжных, но в делах духовных он сохранял силу еще долго. Больше всего такие суды известны благодаря инквизиции — преследованию еретиков и ведьм. Обычай клясться на Конституции, Библии, Коране и т.п. в суде, во время инаугурации и в других ситуациях — наследие времен, когда люди верили в честь и слово.
На Мангыстау казахи и туркмены верили, что святой Караман сам накажет того, кто принес ложную клятву. Одну такую историю рассказал выдающийся писатель и знаток старины Абиш Кекильбаев. Нам ее пересказала профессор Жанбиби Дюйсенбаева, которая посвятила всю жизнь исследованию Мангыстау, в том числе издала несколько книг своих бесед с писателем. Между казахами рода адай и туркменами случился спор за казахского скакуна — постоянного победителя скачек. Скакун принадлежал владевшему 20-тысячным табуном Кожаназару из адайского рода Жанай. Туркмены считали, что этого скакуна, родившегося от морского жеребца, еще жеребенком подменили казахи. Случился этот спор в 18 веке, во времена святого Бекета. Адаи и туркмены решили поклясться (анттасу) в святилище Караман ата. По неписаному закону для принесения клятвы выбирают своего рода заложника или жертву — «антқа ұстайтын бала» — мальчика хорошего происхождения в возрасте 5, 7, 9 лет (нечетное число) и не имеющего единоутробных братьев, чтобы в случае его смерти не началась кровная месть.
Туркменскую сторону возглавлял их авторитетнейший пір (духовный наставник в суфизме), а адаев — святой Бекет. Туркмены потребовали, чтобы казахи для клятвы взяли 9-летнего Кошана, сына Кожаназара от его младшей жены Акшолпан. Отказаться отдать своего сына — это значит признать вину, опозорить себя и адаев. Когда Бекет-ата приехал за Кошаном к Кожаназару, тот три раза обошел вокруг трех своих юрт, совершая ритуал айналмақ, принимая на себя грозящую его сыну беду. Акшолпан же закричала: «Почему вы пришли за моим единственным? Почему не берете одного из сыновей других жен? Потому что мой Кошан единственный, потому что он сын токал!». Отец переживал за мальчика, умолял Бекета, возглавлявшего ритуал, попытаться сохранить жизнь ребенка.
Но святой Бекет молчал. Он одел Кошана во все черное, посадил на безупречного вороного коня. В переднюю луку седла воткнули шило. На святом месте перед тысячным собранием Бекет провозгласил: «Наша клятва: если туркмены не правы, то пусть падет черный конь, если адаи виноваты, то пострадает Кошан. О, Творец, рассуди наш спор». Не успел он закончить, как ударила молния, а черный конь покачнулся и упал замертво. Бекет подхватил мальчика невредимым, а рукоять шила в луке седла рассыпалась на кусочки. Но туркмены роптали, им казалось, что Бекет-ата был несправедлив. Они хотели, чтобы ритуал был повторен в Хорезме, в святом месте Шиқабір, связанном с шейхом Кубра, основателем суфийского ордена Кубравийя. Бекет-ата согласился: «Ладно, встретимся там завтра, на утреннем намазе». Он повел плечами и превратился в лебедя, а Кошана посадил себе на плечо. Увидев это, туркмены напугались: «Мы не успеем за тобой, отказываемся от своих слов».
Так закончился этот спор. Кошан остался жив, но его потомство малочисленно. Прямой потомок Кожаназара в седьмом колене Абиш Кекильбаев рассказал Жанбиби-апай малоизвестную и драматичную деталь ритуала. Перед принесением клятвы очерчивают круг площадью с шестиканатную юрту, т.е. около 17-18 кв.м. Мальчик-заложник должен был вырвать всю траву с корнем внутри этого круга, повторяя клятву: «Я чист! Если я лгу, пусть мое потомство увянет как эта трава». Жанбиби-апай говорит, что по существу антқа ұстаған бала сам желает своему потомству угаснуть, и это страшное пожелание так или иначе исполняется, потому что «ант — Алланың аманаты» (клятва дана Аллахом в залог, на время). Кроме того, у казахов было запрещено топтать и рвать траву-көк без необходимости, поэтому даже если спор был выигран, будущее потомство принесенного в жертву мальчика не могло процветать. Недаром о потомстве казахи говорят «үрім-бұтақ», «өркен» — побеги-ветви. Что чувствовал девятилетний мальчик, которого принесли в жертву? У состарившегося писателя слезы текли из глаз, когда он рассказывал этот эпизод.
Ж. Дюйсенбаева отмечает: поскольку речь идет о тяжбе, связанной с проступком — черным делом, клятва приносится в «черном» месте — на Мангыстау Қараман-ата, а в древнем Ургенче святыня Шиқабір находится рядом с Қара қапы — «Черными воротами». Или наоборот, эти святилища стали называться «қара», потому что в них рассматриваются такие дела. Как говорят казахи, «Қараман ата ақ-қараны ажырататын әулие» — «Святой Караман разделяет белое и черное». Поэтому и участник ритуала должен быть одет с головы до ног в черное (вообще-то, в традиционной культуре не принято так одеваться). Черным одеянием человек как бы говорит: «жалған сөйлесем, басыма қара бұлт үйірілсін» — «если я лгу, пусть над моей головой соберутся черные тучи».
Исследователи сравнивают святого Карамана с древнеиранским богом договора, клятвы и солнца Митрой («360 святынь Мангыстау». Алматы, 2018). В первой главе книги «Вечное небо казахов» я объясняю, как связан арийский культ Митры с казахским культом Камня, хранителя клятв и свидетеля договоров, самой древней и вечной стихии этого мира. Еще в начале 20 века казахи, собравшись на кладбище, брали по камню, произносили клятву, потом каждый клал камни на макушку. Смысл этой ритуала: если я нарушу клятву, пусть меня придавит священный камень («қара тас бассын»), пусть я превращусь в камень и т.д. Клятвы также могли произноситься около больших камней, скал. При заключении союзов тамги родов и племен высекались на скале. Бии на суде биев брали в руки любой камушек с земли в знак того, что обязуются говорить и судить по чести.
Были и другие варианты клятвы-анттасу во время тяжбы. Например, уважаемый, авторитетный человек мог поклясться жизнью за обвиняемого, стать кепіл — гарантом. Над ним совершали ритуал, как над покойником, поэтому ритуал назывался также «жан беру» (буквально это означает «отдавать душу, жизнь»). Подробнее о нем рассказываю в авторской передаче «Айналайын и ритуал кружения» цикла «Умай» на АбайТВ.
В этнографической энциклопедии «Қазақтың этнографиялық категориялар, ұғымдар мен атаулардың дәстүрлі жүйесі» описывается, как менялся ритуал клятвы верности перед военным походом: 1. воины собирали свою кровь в одну чашу и пили ее, 2. резали черную овцу, опускали наконечники копий и стрел в кровь, кровью мазали знаки на лбу и клялись кровью черной овцы. Писатель Таласбек Асемкулов в киносценарии «Царица Томирис» использовал еще один древний ритуал: перед битвой приносится в жертву белая лошадь, ее кровь собирается в чашу, этой кровью «поят» белое знамя (каз. «ту қандау»), в результате оно становится красным, обретает «силу». Затем чашу с жертвенной кровью держит в руках хан или главнокомандующий, батыры по очереди подходят к нему, окунают руки в кровь, потом этими руками держат чашу поверх рук хана и пьют из чаши. Эта часть ритуала называется «атау кере» — «последняя, предсмертная чаша».
Позднее, с усилением ислама ритуал изменился: мусульманская молитва читается над чашей с водой «ант су» и потом выпивается. Отсюда и обычай пить «неке су» — воду из чаши — во время мусульманского бракосочетания неке-никах. В казахском языке, когда речь идет о клятве, до сих пор используется выражение «ант ішу, ант-су ішу» — пьют клятву, пьют воду клятвы.
Клятва у тюрков считалась действенной и в мире ином. Смерть не разрушает ее. Людей, которые выпив ант, стали друзьями, поклялись быть братьями в этом мире и мире ином, называли «анда». В эпосах анда часто после поединка становятся два батыра враждующих народов. В Книге четвертой «Мифологии предказахов» Серикбола Кондыбая понятию «ант», его древним мифолингвистическим корням посвящен целый раздел.
У казахов клятвы во время тяжб и судебные поединки, наподобие тех, что существовали в средневековой Европе, имели место даже в 19 веке. Но в целом именно в этот период доверие к слову, к клятве падает. Под влиянием российских судов и законов среди казахов распространяется сутяжничество, взяточничество и лжесвидетельство. Тем не менее, еще в начале 20 века русские крестьяне и купцы предпочитали обращаться в честный и быстрый суд биев, а не в российский суд.
А на Мангыстау вера в то, что Караман-ата рассудит правых и виноватых дошла до нашего времени. В начале 1980-х, например, произошла история, которую здесь знают все. У одной женщины была японская шаль. И вдруг у ней она пропала, а у соседки появилась такая же. Женщина стала обвинять соседку в краже, та отнекивалась. В конце концов они отправились к Караман-ата, чтобы рассудить спор. Когда они вернулись домой, оказалось, что у женщины сдохла корова, а в ее животе нашлась потерявшаяся шаль: корова ее съела. Эта история о «харакири» коровы сначала показалась смешной: препираться, а потом вообще отправиться к святому из-за какого-то платка. Однако в позднесоветское время такая шаль была не просто дефицитом (вещью, которую трудно было достать), но и предметом престижа. А главное, была задета честь.
Если бы такая щепетильность в вопросах чести была характерна для современных казахов, может быть, жизнь в нашей стране была бы гораздо лучше? Боюсь только, что кладбище неподалеку от Караман-ата пришлось бы капитально расширить.
