Слово Лукпана

Лукпан Ахмедьяров — журналист, гражданский активист, главный редактор газеты «Уральская неделя», автор и со-автор документальных фильмов. Один из лучших журналистов страны, живой символ профессионализма и гражданской смелости в независимых медиа Казахстана. 

Лукпан Ахмедьяров провел несколько гражданских акций в защиту прав и свобод. Он неоднократно подвергался провокациям, антиконституционным задержаниям и арестам. Пережил покушение. За гражданское мужество и защиту принципов независимой журналистики Лукпан Ахмедьяров удостоен международной премии Питера Маклера, присуждаемой международной правозащитной организацией «Репортеры без границ».

Лукпан Ахмедьяров поделился с ADAMDAR/CA мыслями о детстве и первых шагах в журналистике, о своем городе и своей стране.

ДЕТСТВО

Я родился в самый короткий день 1975 года – 23 декабря. Я последний, пятый, ребенок своих родителей — сельского прораба и фельдшера. 

Так как я рос в большой семье, то многие ништяки советского детства и юношества прошли мимо меня. В частности, у меня не было своего велосипеда в детстве, а в юношестве — гитары, магнитофона или мопеда. Все это приобреталось старшим братьям, а мне доставалось по наследству. Поэтому, если б ты увидел, в каком виде до меня дожил асхатовский магнитофон «Романтик», то по его внешнему виду понял бы, что жизненный опыт магнитофона был богаче моего.

Мы с семьей жили в поселке Новопавловка, это километров сорок от Уральска. Новопавловка – поселок, в котором компактно проживают этнические украинцы. Оттуда мои первые детские воспоминания… После Новопавловки мы переехали в поселок Аксуат. В Аксуате по соседству с нами жила русская семья — учительница и ее престарелая мать. Моя мама больше трех месяцев ходила в их дом: пожилая женщина умирала от какой-то тяжелой болезни, и мама каждый вечер делала ей уколы. Когда я впервые пришел в этот дом, я увидел, что от пола до потолка, начиная с прихожей и заканчивая залом, все пространство было заставлено книгами. Я испытал там что-то похожее на то, что чувствовала Алиса в Зазеркалье. Я стал ходить в этот дом с мамой каждый день. Пока мама облегчала муки умирающей женщины, ее дочь-учительница каждый день потихонечку учила меня чтению. В пять лет я прочитал свои первые книги.

Все пространство было заставлено книгами. Я испытал там что-то похожее на то, что чувствовала Алиса в Зазеркалье.

В нашем ауле было только два человека, которые прочитали все книги в школьной и в колхозной библиотеке. Первый из них – мой сосед Куаныш, он старше меня на три года. А второй главный читатель в нашем ауле – это я. Куаныш, кстати, первым познакомил меня с понятием «прав человека». Когда я учился в 7 классе, Куаныша за что-то исключили из комсомола. Позже выяснилось, что на уроке обществоведения он загнал учителя в тупик, заявив, что любое государство, и СССР в том числе, — это всегда аппарат насилия. 

ПИСЬМО

Страсть к написанию текста появилась не одномоментно. Наверное, самая первая веха, связанная с процессом создания текста, была в школе, когда я написал сочинение, которое принесло мне признание в масштабах школы.

Айгуль я встретил в институте. Влюбился в нее жутко, ухаживал за ней, бегал. В какой-то момент на курсе четвертом мне показалось, что моя любовь останется безответной… Я уехал к себе в поселок, и написал ей письмо. Письмо было длинное, около пятидесяти с лишним страниц, и это, наверное, вторая моя веха в написании текстов. Я получил прекрасное вознаграждение за то письмо: я женился на этой девушке.  Поженились мы спустя 10 лет после первой встречи. Сейчас у нас две дочери – Аружан и Рания.

СЕЛЬСКИЙ УЧИТЕЛЬ

В 1996 году я закончил институт и устроился на свою первую работу – станцию юных туристов. Получив первую зарплату в виде двух мешков лука, я уволился. Вернулся в свой родной Аксуат и стал работать в школе учителем географии, биологии и почему-то истории. В школе проработал 4 года. За эти четыре года я потрепал директору нервы, отказываясь подписываться на областную и районную газеты. На четвертый год я сдался и оформил подписку на газету «Speed Info». Директор этому не обрадовалась, зато безумно были рады наш военрук и физрук.

Ушел я из школы сам. Через три месяца после ухода услышал по радио, что в Уральске открывается независимая частная газета. Я пришел по указанному адресу и тогда впервые увидел Тамару Еслямову . Она спросила, есть ли у меня опыт работы в журналистике. «Да,» – соврал я. «Отлично!» – сказала Тамара и дала мне какой-то пресс-релиз, который нужно было переделать в новость. Когда Тамара увидела, как я одним пальцем медленно набираю текст на клавиатуре, она поняла, что опыта журналиста у меня нет, но выгонять не стала. Дала мне том «Войны и мира» и посадила за комп перепечатывать его. К утру я дошел до середины тома и относительно бегло начал печатать обеими руками. Так я стал журналистом.

ЗАДЕРЖАНИЯ

В первый раз меня задержали в 2008-м. Это произошло из-за того, что здесь, в Уральске, аким области подал в суд на одного общественного деятеля и обвинил его в клевете, а нас, журналистов, которые писали об этом, привлекли в суд в качестве свидетелей. Я пришел в суд и сказал, что не хочу участвовать в этом балагане. Меня закрыли на пять суток, как они сказали — за неуважение к суду. 

Второй раз меня арестовали 23 декабря 2011 года. Мы с Санатом собирались отмечать мой день рождения. И тут появляется информация о том, что в Усть-Каменогорске какие-то старейшины выступили с инициативой о том, чтобы президенту Назарбаеву дать возможность избираться бесконечное количество раз, тогда еще заговорили про титул «Лидер нации». Cудя по тому, как начали активно тиражировать эту информацию в государственных СМИ, я понял, что это не просто из серии «кто-то что-то вякнул». Стало понятно, что началась целенаправленная кампания, чтобы все это узаконить. Мы несколько дней ждали, что казахстанская оппозиция отреагирует, кто-то выйдет, начнутся митинги и так далее. Но никто не вышел. Все молча за этим наблюдали. В итоге, мы с Санатом решили выйти на площадь. 

Мы сделали два плаката, и, чтобы у нас их не вырвали из рук, мы пришили плакаты к курткам. На плакате Саната было написано «Не НАНом единым жив человек», и был изображен президент посреди пшеничного поля. А у меня был президент, сфотографированный с пачкой денег на презентации тенге, и надпись: «Назарбаев — мой президент, и я ничего не могу с этим поделать». Мы вышли на площадь, там нас и повязали. Нас задержали, доставили в полицию, они хотели, чтобы нас в тот же день отвезли в спецприемник. Мы не дали этого сделать и начали сопротивляться в суде, но не физически, а юридически защищая себя. Тогда мне хорошо помог опыт в работе с местным бюро по правам человека. Правозащитник Павел Михайлович Кочетков очень многому меня научил: я, можно сказать, благодаря нему неформально закончил юрфак. Мы очень долго сопротивлялись в суде, но нас все равно закрыли на 15 суток.

Мы начали сопротивляться в суде, но не физически, а юридически защищая себя

Когда я впервые оказался в камере, самым первым, на что я обратил внимание, была страшная пластмассовая бутылка на столе — изуродованная бутылка с оплавленными и обожженными краями. Я спрашиваю у ребят-сокамерников: «Что это такое?» Сокамерники: «Это посуда наша». Оказалось, арестованным не дают посуду: ни железную, ни пластмассовую. Тем, кто отбывал наказание, с передачей отправляли минералку, заключенные выпивали воду, и, так как им не давали нож, они брали зажигалку, оплавляли и разделяли баклажку надвое. Получалась такая вот «посуда», из которой они пили. Я был в шоке.

Потом принесли так называемую «еду», я посмотрел на несъедобную баланду и отказался ее есть. Я потребовал у дежурного ручку, бумагу и начал писать жалобу. Сокамерникам это не понравилось, они говорили: «Зачем это? Нас накажут! Кипяток не дадут». А кипяток, как я понял, это одна из главных ценностей в закрытых местах. Но мне было пофиг на кипяток. Дежурный прокурор прочитал мою жалобу, выслушал меня. В этот же вечер в нашу камеру вместо баланды занесли рис с окорочками и натуральный сок, всё в нормальной посуде. Сокамерники были, мягко говоря, удивлены. Оставшееся время в заключении мы проводили с пользой: я учил сокамерников, как правильно и грамотно писать свои законные требования и жалобы. Благодаря этому у нас заменили унитаз, постельное белье и так далее. На третьи сутки нас вывели в прогулочный двор. В коридоре мимо меня проходит начальник спецприемника и говорит: «Блин, Ахмедьяров, да когда ж ты уйдешь? У меня столько проблем!». Я ему говорю: «Не я вас заставлял работать в этой системе».

Я учил сокамерников, как правильно и грамотно писать свои законные требования и жалобы

ОБЩЕСТВО

Ключевые события для современного казахстанского общества я воспринимаю через личную призму. Первое событие в моей жизни, которое сильно повлияло на мое мировоззрение, произошло, когда я учился на четвертом курсе. Администрация собрала всю нашу группу, чтобы сказать, что нам всем нужно вступать в партию «Отан». Тогда она еще не называлась «Нур Отан». Уже тогда это звучало не как рекомендация, совет или просьба, а как настойчивое требование. Тогда один из преподавателей встал и сказал: «Мы только-только попрощались с тоталитарным коммунизмом, и сейчас мы что, снова возвращаемся туда? Мы студентов загоняем в партию, как в КПСС что ли?» Я запомнил эту речь. Этот был исторический момент: тогда начала формироваться вертикаль власти, подчиненная интересам Назарбаева.

Ключевые события для современного казахстанского общества я воспринимаю через личную призму

Второе очень важное событие — это первые выборы в местное самоуправление. 2006 год, шли выборы в местные маслихаты, и я решил заявить свою кандидатуру. Зарегистрировался, сформировал предвыборный штаб, напечатал листовки, ходил по избирательным участкам, проводил встречи. Моим оппонентом на этих выборах был человек от «Нур Отана», и он явно проигрывал. Во-первых, он был лишен каких-либо ораторских навыков, точнее, он вообще не умел нормально говорить. Во-вторых, он уже очень долго сидел депутатом по этому округу. Наблюдатели подсчитали бюллетени, я превалировал по количеству голосов. Среди ночи мне звонят и сообщают: «Все круто, ты победил!». А на утро ЦИК озвучивает результаты, по которым якобы 80% избирателей по моему округу проголосовали за кандидата от «Нур-Отана» и 20% — за Ахмедьярова Лукпана. Я был возмущен, мы судились, я пытался инициировать пересчет голосов. Но это дело завернули. Тогда это было явной демонстрацией того, как можно вытереть ноги о народное волеизъявление. Именно тогда я на своей шкуре испытал и понял, что фальсификация выборов — это действительно очень большое и страшное преступление, преступление против общества и против государства.

Еще одним из важных событий, которые повлияли на мой взгляд на общество, на государство, на ситуацию со свободой слова в нашей стране, стало убийство журналиста Асхата Шарипжанова. Я до сих пор считаю, что это было спланированное убийство, хотя власти заявляли, что это было ДТП и его случайно сбила машина. А дальше последовали якобы самоубийство Заманбека Нуркадилова и расправа над Алтынбеком Сарсенбаевым. Тогда я осознал, что власть слетела с катушек и мы катимся в какую-то очень страшную сторону. Стало понятно: да, власть готова убивать – они считают это нормальным. Логической точкой для меня стало 19 апреля 2012 года, когда состоялось покушение уже на меня.

ПОКУШЕНИЕ

Я до сих пор убежден, что это было покушение, хотя полиция и прокуратура неоднократно заявляли, что на самом деле это был «всего лишь акт запугивания». Но я по-прежнему считаю, что это было покушение с намерением убить меня. 

Все происходило чертовски обыденно: это было в темное время суток, я вышел из дома, сходил в магазин, возвращался домой, в руках был фонарь. Я шел спокойно, светил себе под ноги, и заметил, что во дворе сидят два парня. Я не светил на них, а наоборот убрал от них луч света, потому что это дурной тон – светить людям в лицо. Когда я прошел мимо них, то услышал слова: «Мынау ғой» (каз. «Вот это он»). Я обернулся, услышал шарканье ног, понял, что бегут ко мне, а потом произошел первый выстрел. Я увидел вспышку от пистолета, была жуткая боль. Я схватился за голову. Тогда у меня не было страха, а только жуткое возмущение: «Как так? Вы что, охренели?» Я начал драться с этими двумя. В темноте прозвучал второй выстрел, тогда в горячке я еще ничего не почувствовал. Как оказалось позже, эта пуля попала в локоть. Один из нападающих странно дрался, он подходил ко мне, бил одной рукой и отходил: потом выяснилось, что в руке у него был нож, который я не заметил в темноте, и он бил меня этим самым ножом. В драке, кувыркаясь, мы докатились до детской площадки перед подъездом, там было освещение. Как только мы выкатились в освещенную часть, они вскочили: один сразу убежал, а второй пытался убежать, но я его свалил, и мы опять начали драться, потом он снова вскочил и скрылся. Я побежал в сторону подъезда.

Я по-прежнему считаю, что это было покушение с намерением убить меня

Когда оказался внутри, первое, что увидел, это парень с девушкой, которые стояли там и целовались. Девочка, увидев меня, начала жутко кричать, очень-очень громко. Я был весь в крови. От ее крика у меня начало закладывать уши. Я схватился за голову, чтобы прикрыть уши, и тогда только понял, что у меня отовсюду течет кровь. И вот только тогда от вида собственной крови я по-настоящему и жутко испугался. У меня ослабели ноги, я вышел перед подъездом, и там упал. Выбежали соседи, переложили меня на скамейку, оказали первую помощь, вызвали скорую. 

ОТКАТ

После покушения восстановился я удивительно быстро. Даже врач сказал, что на мне все заживает как на собаке. Буквально через 21 день меня уже выписали. 

После покушения, когда я все еще восстанавливался и лежал в больнице, мне позвонили и попросили дать интервью. У меня спрашивали о том, кто заказчик покушения. Я сказал, что понятия не имею, кто заказчик, но, скорее всего, те, кому я встал поперек горла — те, про кого я писал: в то время я уже очень активно начал освещать тему госзакупок, коррупции, выборов. Кому-то во власти это не понравилось, поэтому было принято такое решение насчет меня… И я до сих пор не знаю, кто именно из власти отдал эту команду. Но я еще тогда предположил, что исполнение отдали на аутсорсинг кому-то, кто, скорее всего, вообще не в теме моей деятельности. Им просто дали деньги за все это. Я тогда пошутил, что, зная наш Казахстан, где все построено на откатах, я не удивлюсь, что тема коррупции всплывёт даже в отношениях между организатором и исполнителями покушения.

Позже, когда нашли исполнителей, состоялась очная ставка. Я спросил у них, сколько им обещали заплатить. Они ответили, 10 тысяч долларов. Тогда я задал следующий вопрос: «А сколько вы в итоге получили?». Они говорят: «На руки мы получили 100 тысяч тенге». Потом, через некоторое время был задержан организатор покушения, его судили отдельно. На суде он отказался называть имя заказчика, и до сих пор так и не назвал его. Но он проговорился, что изначально речь шла о 50 тысячах долларов. Так выяснилось, что они даже покушение на убийство не могут обстряпать без откатов и коррупции.

КАЗАХСТАН

То, что происходит в Казахстане последние годы в части свободы слова и прав человека, на мой взгляд – это планомерное закручивание гаек. Становится все хуже и хуже. Раньше, лет 10 тому назад, когда ко мне подходил полицейский, или когда меня задерживали, я мог защититься силой закона, я мог спросить у представителя власти: «На основании чего вы меня задерживаете? Какой закон я нарушил?» Эти вопросы тогда ставили их в тупик, иногда это даже останавливало их. Сейчас их ничто не останавливает, они не заморачиваются по поводу закона и не дают возможности озвучивать свои вопросы. Они тупо задерживают тебя, нарушая самые базовые права и законы. Система, вся эта армия полицейских готова исполнять вот такие приказы, не оглядываясь на твои права или на Конституцию. С прошлого года грубо хватают и задерживают не только журналистов или активистов, но и обычных подростков, женщин, прохожих. Власти перестали соблюдать даже минимальное уважение к правам и закону. Они вообще теперь не парятся на этот счет. Просто нужно удержать власть, и они озабочены только этим.

В самом начале, когда я только начал заниматься журналистикой, мне нравилось и отчасти льстило, что люди с моими текстами считаются и какие-то там чиновники на меня оглядываются. Это был такой юношеский кайф. Сейчас такого чувства уже нет. Всякий раз, когда меня вызывают в суд, или когда устраивают новую провокацию против меня, или когда меня сажали на 15 суток, в такие моменты у меня, конечно, проскальзывала мысль: «Блин, к черту все это… надо уехать куда-нибудь в Европу, или, не знаю, в Штаты перебраться и там спокойно жить». А потом, когда все устаканивается, снова возвращаешься в привычный контекст своей работы и в этот момент думаешь: «Черт возьми, да, я могу уехать, но ведь хочется здесь что-то поменять. В Европе и Америке и без меня несколько поколений американцев и европейцев уже изменили что-то к лучшему, а здесь, в Казахстане, столько работы, поля непаханые!». Поэтому Уральск для меня не просто родной город. Это город, в котором я чувствую, что я могу что-то создать, что-то изменить. Со временем пришло понимание того, что с помощью своей работы, с помощью текстов и публикаций я могу на что-то влиять, что-то менять в этом городе, в этом обществе, в этой стране.

Черт возьми, да, я могу уехать, но ведь хочется здесь что-то поменять

По просьбе Adamdar/CA Лукпан Ахмедьяров записал для читателей и зрителей сайта видео, посвященное работе независимых журналистов. Видео может быть полезным для документалистов, гражданских активистов, независимых журналистов и сторителлеров (ссылка).